Плоть [ Авт. сборник ] - Филип Фармер

— Это, похоже, единственный порок, который вы у нас переняли, — ответил Джек, — и единственный дар, который вы приняли. И они такие несущественные…

P-ли улыбнулась:

— О, дар не единственный. Ты же знаешь, мы едим собак. — Она взглянула на Самсона, который прижался к хозяину, словно понимая, о чем идет речь. — Тебе не нужно беспокоиться, большой лев. Мы не жарим твоих сородичей. Только собак. Жирных и глупых собак для еды. А что касается даров, — P-ли обращалась уже к Джеку, — вам, землянам, не стоит корить себя за то, что вы пришли к нам с пустыми руками: мы научились у вас гораздо большему, чем вы думаете.

Сирена снова улыбнулась. Джек чувствовал себя ужасно глупо: можно подумать, что все умения землян идут вийрам во вред! А ведь и вправду можно подумать…

Сатир обратился к сестре с быстрой взрослой речью. Она коротко ответила ему, но если перевести этот разговор на английский, он занял бы гораздо больше времени. Затем P-ли сказала Джеку:

— Мой брат Марн хочет побыть здесь еще, чтобы закончить песню, которую давно задумал. Завтра он нам ее исполнит, уже дома. А я, если ты не против, провожу тебя.

Джек пожал плечами:

— Я не против.

— А ты не боишься, что нас увидит кто-нибудь из людей и донесет, что ты запанибрата с сиреной?

— Прогулка по общественной дороге с вийром это вовсе не панибратство. Даже по закону так.

Они молча пошли усыпанной листьями тропкой к дороге. Самсон, как всегда, бежал чуть впереди. Позади яростно рокотала лира: если музыка сирены была мелодичной, радостной и одухотворенной, то в мощных аккордах Мирна было что-то от песен Диониса, какая-то неистовость и неукротимость.

Джеку хотелось дослушать. Он никому не признался бы в этом, но музыка вийров всегда поражала его. Однако не было никакого разумного повода задерживаться, и Джек продолжал шагать по просеке рядом с P-ли. За поворотом лесной дороги отчаянные звуки лиры почти затерялись в шуме листвы громадных деревьев.

Широкое пятнадцатиметровое шоссе, которому было не меньше десяти веков, плавно огибало пологий склон горы. Шоссе было выложено из неизвестного людям серого материала без швов и стыков, сплошной полосой. Прочный, как гранит материал, казалось, слегка пружинил под ногами. Это было совершенно непонятно, как и то, что под жарким уже солнцем шоссе оставалось прохладным. Все знают, что зимой все будет наоборот: даже в лютый мороз босые ноги не замерзнут на ласковой поверхности дороги, а снег и лед стекут талой водой по ее чуть заметной выпуклости.

Тысячи таких шоссе густой паутиной покрывали поверхность Авалона, позволяя людям стремительно расселяться по всему материку.

P-ли, которой наскучило долгое молчание Джека, попросила показать ей саблю. Слегка удивившись, Джек вынул из ножен и протянул сирене оружие. Держа саблю за эфес, P-ли осторожно провела пальцами по кромке клинка.

— Железо, — сказала она, — ужасное слово для ужасной вещи. Думаю, наш мир был бы куда хуже, будь в нем много таких вещей…

Джек смотрел, как сирена обращается с металлом. Вот и еще одна дурацкая детская легенда о гривастых оказалась ложью: они спокойно могут прикасаться к железу! И пальцы у них от этого не отсыхают, и руки не скрючивает параличом, и от ужасной боли они не корчатся…

P-ли указала на рукоять:

— Что здесь написано?

— Не знаю. Говорят, это по-арабски, на одном из языков Земли. — Джек взял саблю, показал еще две надписи на рукояти, — «Год первый ХД», «Хомо Дэйр». Это год, когда мы сюда прибыли. Говорят, вырезал сам Ананий Дэйр. Эту саблю Камел Тюрк подарил Джеку Кейджу Первому, одному из своих зятьев, потому что у турка не было сыновей, которым он мог бы передать ее.

— А это правда, что железной саблей можно разрубить подброшенный волос?

— Не знаю. Никогда не пробовал.

Р-ли тут же выдернула длинный волос и подбросила его, пустив по ветру. Свистнул клинок. На дорогу медленно опускались две красно-золотые нити.

— Знаешь, — задумчиво проговорила сирена, — после такого, будь я драконом, да узнай, что ты охотишься на меня с этой штукой…

Джек был изумлен, а Р-ли спокойно гасила окурок самокрутки крепкой босой ступней.

— Как… как ты узнала, что я выслеживал дракона?

— Дракониха сказала.

— Дракониха сказала… тебе?!.

— Ну да. Ты разминулся с ней минут на пять, не больше. Она была с нами и ушла, когда ты приблизился. Ты знаешь, как она устала убегать от тебя? Она беременна и страшно голодна, она просто выбилась из сил. Я посоветовала ей подняться в горы: там скалы и следов не видно…

— Ну, спасибо! — голос Джека дрожал. — А откуда все же ты узнала, что она знает, что я знаю… Тьфу!.. Она знает, что я иду по следу, и что она собирается… Короче, как ты узнала о том, куда она направляется? Может, ты понимаешь по-драконьи? — последнюю фразу Джек попытался произнести с иронией.

— Конечно.

— Что?!. — Он заглянул в глаза сирены. Похоже, его дурачат. Впрочем, от этих вийров можно ждать чего угодно…

Ответный фиалковый взгляд Р-ли был спокойным и загадочным. Разговор взглядов был беззвучен и быстр, но означал он многое. Рука сирены почти легла поверх человеческой руки, но в последний момент замерла, словно вспомнив, что человеческим рукам не нужны касания рук вийров. Самсон зарычал и вздыбил шерсть на загривке. Изящная кисть Р-ли плавно опустилась. Ничего не произошло.

Человек, сирена и лев двинулись дальше.

Р-ли, как ни в чем ни бывало, весело продолжала разговор, но Джека бесило, что она вдруг перешла на детский язык вийров. Взрослые вийры прибегали к нему только сердясь или выражая презрение, да еще в разговоре с детьми и возлюбленными. Джек не был ни детенышем сирены, ни ее милым.

А сирена говорила о счастье вернуться домой, снова увидеть друзей и родных, бродить по знакомым полянам и тропам в лесах округа Слашларк. Она улыбалась, и глаза ее светились, и руки взлетали, словно отгоняя уже сказанные слова, чтобы освободить место новым… Ее сочные губы, изливающие теплые потоки беззаботной детской речи, завораживали. Это было, как песня. Песня сирены.

Странная и неожиданная перемена произошла в Джеке. Недавний гнев сменился желанием. Вот бы прижать ее к себе, растрепать золотой водопад вдоль спины, поцелуем заставить замолчать эти губы… Предательница-мысль была скоротечной, но от нее закипела кровь и затуманился мозг: а почему бы и нет?..

Джек отвернулся, чтобы P-ли не видела его лица. Что так бьется в его груди и до боли, до сладкой мучительной боли рвется наружу — сейчас, немедленно? Святой Дионис, только бы она не заметила!.. Нельзя, нет!